Проводимые этногенетические исследования предысторических процессов основываются на сравнительно-историческом языкознании и при этом язык считается определяющим фактором при формировании этнических общностей. Такое подход, очевидно, является естественным, поскольку и антропологи высоко оценивают значение языка в этногенетических процессах:
"...осознание сходства в пределах языковой общности, с одной стороны, и осознание различий (и то, и другое осознавалось, очевидно, по-разному – сходство, как полное сходство во всем, различие – как различие в первую очередь в языке), с другой, одновременно цементировали коллектив изнутри и усиливали его противопоставление другим извне." (Алексеев В.П., 1982, 49).
Подавая результаты исследований на суд специалистов, авторы обычно делают не только обзор работ своих предшественников со своими критическими замечаниями, но также и упоминают о контраверсионных мнения своих современников. Однако плодотворные идеи многих выдающихся ученых практически сформировали взгляды их более поздних последователей и вошли составной частью в их труды, а много выдвинутых гипотез и теорий теперь уже рассмотрены и отклонены как не прошедшие проверку временами, поэтому возвращаться глубоко в историю просто нет смысла. Кроме того, предмет исследований этой работы чрезвычайно широкий, поэтому хотя бы просмотреть всю основную литературу было просто невозможно, и часто она (особенно зарубежная) и не была для автора доступной.
Подавая результаты исследований на суд специалистов, авторы обычно делают не только обзор работ своих предшественников со своими критическими замечаниями, но также и упоминают о контраверсионных мнения своих современников. Однако плодотворные идеи многих выдающихся ученых практически сформировали взгляды их более поздних последователей и вошли составной частью в их труды, а много выдвинутых гипотез и теорий теперь уже рассмотрены и отклонены как не прошедшие проверку временами, поэтому возвращаться глубоко в историю просто нет смысла. Поэтому в данной работе будут изложены очерки этнических процессов в Восточной Европе как взгляд автора лишь с минимально необходимыми ссылками на другие контраверсионные теории и взгляды, но в случае необходимости мы будем при возможности использовать фактические результаты предыдущих исследований без ссылок на их трактовку авторами. Но поскольку эта работа оперирует языковыми фактами и базируется на многолетних достижениях и самого языкознания, и практических результатов работ многих лингвистов, было бы несправедливо не упомянуть имена нескольких десятков выдающихся языковедов прошлого, которые посвятили вопросу происхождения отдельных языков свои большие научные работы. Начать нужно, безусловно, с англичанина Вильяма Джонса, который фактически положил начало сравнительному изучению языков, научно обосновав родство санскрита, латыни, греческого, персидского, кельтского и готского языков. Его идеи развили немец Франц Бопп и датчанин Расмус Раск.
Далее следует целая плеяда немецких языковедов прошлого века, среди которых Вильгельм фон Гумбольдт, Авуст Шляйхер, автор идеи "родословного дерева" развития языков, Йоганн Шмидт, который заменил гипотезу "родословного дерева" новой – "теорией волн". Из славянских ученых нельзя не вспомнить россиянина А.Х.Востокова, словенца Франца Миклошича, украинца Александра Потебню, которые тоже жили в ХIХ веке и тоже занимались главным образом индоевропейскими языками. На переломе двух веков работали хорват Ватрослав Ягич, россияне А.А.Шахматов, Ф.Ф.Фортунатов, поляк Бодуен де Куртене и Фердинан-Монжен де Соссюр, основоположник французской компаративистской школы, один из представителей которой, Антуан Мейе, оказал большое влияние на развитие языкознания в 20-м веке. О трудах этих ученых и их научных взглядах можно узнать хотя бы из книги Н.А.Кондрашова "История лингвистических учений" (Кондрашов Н.А., 1979), в частности об истории славянской филологии – в работе А.Е.Супруна (Супрун А.Е., 1989). Критическое рассмотрение взглядов таких известных лингвистов на вопрос дивергентного и конвергентного развития языков: Н.Я.Марра, И.А.Бодуена де Куртене, Г.Шухардта, А.Шляйхера, Й.Шмидта, Ван Гинненкена, Н.С.Трубецкого, К.Уленбека, Дж. Бонфанте, В.Пизани и других можно найти в небольшой, но содержательной работе Т.С.Шарадзенидзе (Шарадзенидзе Т.С., 1982).
Исторические сложилось так, что в центре внимания лингвистов оказались индоевропейские языки, и при этом важное место в научных исследованиях об этногенезе индоевропейцев занимал вопрос об их прародине. Споры относительно ее локализации, в которые активно включились также и археологи, тянутся еще из 19-го века, но более обстоятельные работы появились с началом и достигли своего апогея в середине двадцатого (Kossina Gustaf, 1902; Pokorny Julius, 1936, 1954, 1957; Hirt Herman. 1940, Wahle Ernst, 1954; Merlingen Weriand, 1955; Pulgram Ernst, 1958; Kronasser Heinz, 1961; Gimbutas Maria, 1963; Scherer Anton, 1968).
Правда, многие лингвисты вообще отрицали существование общего индоевропейского праязыка либо сомневались в его существовании и, соответственно, по-разному трактовали понятие индоевропейской прародины (Трубецкой; Марр Н.Я., 1936; Marstrander Sverre, 1957 и др.), другие же находили весомые лингвистические доказательства его существованиия, но в поисках прародины не пришли к общепризнанной истине (Pokorny Julius, 1954; 1957; Brandenstein Wilhelm, 1963 и др.).
Безуспешность попыток ее точной локализации приводила к мысли о невозможности решить проблему исключительно лингвистическими методами и об объединении для достижения успеха данных археологии, этнографии, истории. Археологи пытались решать вопросы этногенеза на основании богатых данных собственной науки с приобщением специально отобранных языковых фактов. Но эти попытки испытали неудачу, ибо хотя определенная материальная культура и может быть сопоставлена с каким-то этносом, но не всегда, и поэтому часто остается загадкой, какие языковые факты подходят к археологическим данным, а какие – нет. Как следствие этого, "одна и та же археологическая культура – зарубинецкая – при помощи методов принципиально не отличающихся один от другого, и этнической интерпретации стала признаваться одними исследователями славянской.., другими – принадлежащей балтам" (Королюк В.Д., 1985, 127). В.Порциг писал:
"Твердо установлено., что несомненные значительные изменения языковых областей иногда вообще никак не отражается в памятниках материальной культуры соответствующих территорий" (Порциг В., 1964, 95),
И этому действительно есть документальное подтверждение:
"В том случае, когда можно проверить данные археологического анализа письменными источниками, оказывается, что имеет место несовпадение границ локализации этноса и соответствующей ему археологической культуры" (Сафронов В.А., 1989, 57).
После многочисленных неудачных попыток решить ключевые вопросы этногенеза специалистам становилось ясным, что сделать это силами одной науки невозможно, высказывались также мысли о поиске новых путей и методов исследования (Nehring Alfons, 1954). Со временем такие мысли становились общепризнанными:
"Археологическая культура, этнос, язык – фундаментальные понятия и являются символами междисциплинарных контактов таких наук как археология, этнография и лингвистика в решении этногенетических проблем, к числу которых относится и индоевропейская проблема. То, что эти понятия связаны между собой, было ясно еще в начале века, но в которой степени они отвечают друг другу – этот вопрос не решен и в настоящее время" (Сафронов В.А., 1989, 57).
Однако трудность заключается в том, что связать данные археологии, языкознания, этнографии, антропологии очень тяжело. Общее мнение таково, что наиболее перспективным в решении проблем этногенеза является сопоставление археологических данных и языковых явлений. Поэтому в настоящих исследованиях данные антропологии привлекаются в случаях особой необходимости, да и то в самом общем виде, когда их очевидность не вызывает сомнения. Поэтому употребляемый в работе термин «этнос» следует понимать только как некую культурно-языковую общность, хотя можно предполагать, что в доисторические времена языковые общности в большинстве случаев отличалась также и достаточно высокой антропологической однородностью. Для Восточной Европы верхней хронологической границей относительной антропологической стабильности этносов можно считать начало Великого переселения народов. До этого времени, безусловно, имела место расовая метисация, но ее темпы и масштабы были незначительными, хотя и приводили в течение длительного времени к формированию довольно четких антропологических типов отдельных этносов.
С началом Великого переселения как следствие этнической суперпозиции родственные языковые общности начинают приобретать разные антропологические признаки и при этом некоторые из них с антропологической точки зрения могут быть сближены с этносами отдаленных языковых семей и групп. Исследование, например, антропологических типов южных славян показало их принадлежность к динарскому, средиземноморскому, нордическому и карпатскому типам европеоидной расы не в соответствии с их языком, а по территориальному признаку, когда к определенному расовому типу принадлежат соседние неславянские и даже неиндоевропейские народы (Дяченко Н.И., 1990, 26-27). С другой стороны, чехи, оставаясь родственными по языку южным славянам, стали в значительной мере отличаться от них по внешнему виду и душевным качествам и в тоже время стали похожи на соседние народы – южных немцев и венгров (Korčák Jaromír, 1940, 11).
Однако антропологические признаки приобретают большую доказательную силу при рассмотрении этногенеза тюркских народов. Известно, что монголоидные признаки очень устойчивы и избавиться от них нелегко – даже после интенсивной метисации этноса монголоидной внешности с европеоидами в его среде остается хотя бы небольшое число индивидуумов, имеющих эпикантус или складку верхнего века (признаки монголоидной расы). Указанных признаков практически не имеют турки, туркмены, гагаузы, карачаевцы, балкарцы, кумыки в отличие от других тюркских народов и этот факт очень важен для восстановления этногенеза этих народов.
В других же случаях приобщение антропологических данных может только осложнить ситуацию, ибо, хотя антропологическая и этническая категории взаимосвязаны, они, как правило, не совпадают (Королюк В.Д., 1985, 134). Бессистемные и произвольные сочетания разнородных фактов разных наук не могут привести к желаемым результатам, ибо обычно подбор фактов делается под какую-то гипотезу (слава Богу этих фактов хватает на разные), в то время как нужно связать между собой все более важные факты, но это будет возможно лишь тогда, когда проблема будет решена полностью каким-то новым методом.
Многие лингвисты приходили экстралингвистическим методам, в частности, старались связать данные лингвистики с данными археолигии (Bosch-Gimpera P., 1961 и др.), или биологии (Thieme Paul, Mann Stuart E., 1943;. Рассматривая общеиндоевропейские слова для определенных видов растений или животных, они локализовали ее в соответствии с ареалами распространения рассматриваемых видов. Эту методику раскритиковал Кронассер, справедливо указывая, что время появления названий растений и животных в индоевропейских языках не всегда может соответствовать времени проживания их на своей прародине (Kronasser Heinz, 1968, 491-506. Более перспективным для поисков прародины как индоевропейцев, так и других народов, было бы рассмотрение названий тех видов, которые являются в их языках заимствованными, поскольку в большинстве случаев эти виды не были распространены на первоначальных местах поселений, и тогда следовало бы ограничить территорию поисков за счет исключения из нее ареалов распространения этих видов. Такую методику применил Мошинский в поисках прародины славян (Moszyński Kazimierz, 1957).
Вопросам этногенеза посвятили свои исследования многие слависты. Для общего представления о масштабах работы, проведенной славистами разных отраслей науки в 20-м веке, можно рекомендовать роботу В.Манчака (Manczak Witold, 1981, 8-12).
В данной работе изложение начинается с рассмотрения родства ностратических языков, т. е. индоевропейских, алтайских, уральских, семито-хамитских, картвельских и дравидийских. Возможность родства отдельных языковых семей допускалась некоторыми учеными уже в прошлом веке. По словам М.С.Андронова, "Р.К.Раск выразил предположение о возможной связи дравидийских. языков со "скифскими", то есть финно-угорскимискими, тюркскими, монгольскими, тунгусо-маньчжурскими" (Андронов М.С. 1982, 184). Раск преждевременно умер в 1832 г. Хотя он побывал в Индии, но никогда не использовал своих возможных знаний санскрита, следовательно, неизвестно насколько он мог знать дравидийские языки, да еще и "скифские", чтобы говорить об их родстве. Возможно, это была просто прозорливость талантливого ученого. Больше оснований относительно необходимости исследований языков разных семей имели ученые более позднего времени, в частности об этом писал и Л.А.Булаховский (Булаховський Л.А., 1977). Были сделаны и первые шаги в этом направлении. Однако основоположником обстоятельных комплексных исследований ностратических языков считается В.М.Иллич-Свитыч (Иллич- Свитыч В.М., 1971). Правда, далеко не все языковеды согласились с возможностью существования такой языковой макросемьи. Критически отнесся к этой идее, например, Б.А.Серебрянников : "Генетическое родство так называемых ностратических языков убедительно не доказано" (Серебренников Б.А., 1982, 62). Даже родство уральских и алтайских языков не признается однозначно, ибо относительно нее существуют две точки зрения. "Согласно одной, которая основывается на данных сравнительно-исторической лингвистики, эта связь является генетической. В соответствии с другой черты сходства… объясняются их длительными контактами" (Барта А., 1985, 11).
Тем не менее, пионерские исследования Иллича-Свитыча продолжили некоторые советские исследователи во главе с В.А. Дыбо, а также группа американских под руководством В.В.Шеврошкина, которых со временем поддерживало все больше ученых, среди которых был А.С.Мельничук, который считал, что "скептическое отношение к сравнению разных языковых семей было обусловлено принципиальной неподготовленностью компаративистики к выходу за пределы отдельных языковых семей", а теперь полученные "своеобразные и убедительные фактические данные, которые красноречиво свидетельствуют о единстве происхождения всех современных языковых семей мира" (Мельничук А.С., 1991, 27, 28). Идею ностратического сообщества поддерживает также Г.Бирнбаум : "представляется все более оправданным постулировать общую языковую основу для тех языков, которые мы называем ностратическими" (Бирнбаум Х., 1993, 5). Практически исследуют эти языки И.М.Дьяконов, Л.С.Николаев, С.А.Старостин, В.Орел (Орел В.Э. 1990, Ирен Хегедюш (А. Hegedus Iren, 1990), и другие специалисты.
Следует сказать, что ученые больше всего внимания уделяли противоречивому вопросу прародины индоевропейцев и меньше, скажем, локализации прародины носителей языков уральской или алтайской семей, сами названия которых говорят о предполагаемых местах их формирования, хотя, например, венгерские ученые издавна настойчиво ищут более конкретное место прародины своего народа, язык которого принадлежит вместе с другими финно-угорскими та самодийскими языками к большой уральской семье. В алтайскую семью входят тюркские, тунгусо-маньчжурские и монгольские языки, к которым в последнее время присоединяют японский и корейский. Но если вопрос о прародине этих языков не вызывает больших споров, то нет согласия в том, что языки действительно генетически родственны. Согласно Б.А.Серебренникову «родственными могут быть только языки, которые происходят из одного источника или из одного языка-предка» (Серебренников Б.А., 1982, 7) , и он не уверен в родстве трех групп алтайских языков, указывая при этом, что сами алтаисты не пришли к согласию в этом вопросе, ибо, по его словам, Н.А.Баскаков считает генетическое родство алтайских языков доказанным, а А.М.Щербак пришел к выводам, которые не подтверждают родство монгольских и тюркских языков (Серебренников Б.А., 1982, 42). Для Н.Д.Андреева этот вопрос не вызывает сомнений. Более того, он считал, что раннеалтайский, раннеуральский и раннеиндоевропейский праязыки были ветвями так называемой "бореального праязыка" (Андреев Н.Д., 1986, 4). Этот праязык якобы распространялся на такую огромную территорию, что немедленно встает вопрос, почему она разделилась с самого начала только на три, а не большее количество языков, ведь поддерживать единство каждой из них при отсутствии средств коммуникации во времена от конца верхнего палеолита до мезолита и раннего неолита было просто невозможно. Вот как представлял себе Н.Д.Андреев эту территорию:
"В географическом плане ареал распространения бореального праязыка представляется таким, что простирался от Рейна к Алтаю, при этом та часть бореальных племен, которая позже отделилась как носитель алтайской ветви бореальнго праязыка, кочевала между Уралом и Алтаем, вторая часть, которая позже превратилась в носителей уральской ветви, располагалась между Днепром и Уралом. Что же касается племен, языком которых со временем стал раннеиндоевропейский язык, то они находились между Рейном и Днепром" (Андреев Н.Д., 1986, 277).
Однако большинство специалистов не может принять такую возможность, считая, что для формирования языковой общности необходимы достаточно тесные контакты между людьми. Поскольку этот вопрос имеет немаловажное значение для истории языков и мы его всегда будем иметь в виду, не лишним будет рассмотреть мнение авторитетного лингвиста:
"Для всякого, кто считается с реальными языковыми фактами, изучаемыми в их современных взаимосвязях, очевидна иллюзорность «единого» праиндоевропейского языка в III тысячелетии до н.э., когда возможность связи между людьми, которые должны были на нем говорить на территории, простирающейся от Рейна до Кавказа, была ничтожно мала не только по сравнению с сегодняшним днем, но даже с возможностью связи в Римской империи, или в германских, или в славянских областях в эпоху Средневековья" (Пизани В., 1966, 9)
Однако большинство специалистов не может принять такую возможность, считая, что для формирования языковой общности необходимы достаточно тесные контакты между людьми. Поскольку этот вопрос имеет немаловажное значение для истории языков и мы его всегда будем иметь в виду, не лишним будет рассмотреть мнение авторитетного лингвиста:
"Для всякого, кто считается с реальными языковыми фактами, изучаемыми в их современных взаимосвязях, очевидна иллюзорность «единого» праиндоевропейского языка в III тысячелетии до н.э., когда возможность связи между людьми, которые должны были на нем говорить на территории, простирающейся от Рейна до Кавказа, была ничтожно мала не только по сравнению с сегодняшним днем, но даже с возможностью связи в Римской империи, или в германских, или в славянских областях в эпоху Средневековья" (Пизани В., 1966, 9)
В. Пизани, оспаривал существование праиндоевропейского языка только потому, что в его время многие лингвисты, разделяли мнение Андреева о существовании такого языка именно на большой территории. Но если предположить, что праиндоевропейский язык сформировался на небольшом пространстве, то рассуждения Пизани теряют свою весомость именно для этого случая, но остаются релевантными всегда, когда допускается существовании общего языка на большой территории в предысторическое время:
"В доисторический период, в условиях племенной раздробленности и примитивности средств передвижения, возможности языковых контактов и, следовательно, большого распространения языковых фактов ограничены" (Агабекян М.А., 1974, 8).
Гамкрелидзе и Иванов обосновывают вывод о большей компактности первобытной территории распространения общей языковой системы "типологическими данными об исторически засвидетельствованных процессах распространения родственных языков и заселения их носителями больших территорий" (Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В., 1984, XCIV).
Однако были и попытки дать пространственное представление о родстве языков одной семьи, что тоже использовано для поиска мест формирования этих языков. Можно указать на работу Г. Хирта, который, кажется, первым представил графическую схему родства индоевропейских языков (Hirt H., 1905, рис. 2). Почти подобную схему родства построил и Лер-Сплавинский (Lehr-Splawinski T., 1946, 52). Существенная разница между этими обеими схемами в том, что у польского ученого подан ареал тохарского языка, которого у Хирта нет вообще, а также в размещении балтийского и славянского языков – Хирт размещает ближе к германцам балтов, а Лер-Сплавинский, наоборот, – славян. Подобные схемы родства составляли и другие ученые, или давали их в описательном виде, как это сделал, например, В.Порциг (Порциг В., 1964). Причиной неудач языковедов была попытка решить все эти сложные проблемы объединением и осмыслением слишком глубоко, но неравнозначно и методически разнородно изученных частных вопросов. Возможно, такие углубления имели другие принципиальные причины, но то, что такой тип исследований является действительно очень распространенным в отличие от проведения широкомасштабных языковых исследований без особенного углубления в узкие вопросы, тревожил и В.Манчака, когда он писал :
"Значительное количество языковедов убеждено, что можно успешно отдавать себя детальным языковедческим исследованием, не беспокоясь о проблемах общего языкознания" (Manczak Witold, 1981, 95).
