Слева: Неолитические и энеолитечские культуры Восточной Европы соотнесенные с территориями поселений народов ностратической языковой макросемьи
Расположение областей поселений тюрок, финно-угров и индоевропейцев говорит о том, что первыми на территорию Восточной Европы пришли индоевропейцы, за которыми двигались финно-угры, затем тюрки.
Первой неолитической культурой на Левобережье Украины в V тыс. до н.э. была сурско-днепровская культура, которая образовалась на основе мезолита и пришлой (возможно из района Приазовья) более восточной культуры. Просуществовав 1–1,5 тыс. лет, она словно бы растворилась в более поздних культурах (Археология Украинской СССР, 1985, 139). Этническую принадлежность носителей этой культуры определить трудно. Возможно, это были какие-то северокавказские племена, которых теснили в своем движения в Приднепровье индоевропейцы. Просачиваясь под давлением тюрок в район среднего Днепра, индоевропейцы не могли миновать бассейн Северского Донца, поэтому с ними можно связывать днепро-донецкую культуру (далее ДДК) из блока культур гребенчато-накольчатой керамики (далее КГНК), которая появилась на Левобережье в долинах Донца позднее сурско-днепровской в V тыс. до н.э. Со временем племена ДДК двигаются далее на север и северо-запад. По свидетельству Телегина они, поднявшись по Днепру, Сожу, Припяти, почти достигают их верхней течений (Телегін Д. Я., 1968, 62). О том же говорят и белорусские археологи (Формозов А. А., 1977, 101). На юге Украины население этой культуры жило около тысячи лет, приблизительно до середины IV тыс. до н.э. Но на севере Украины и в Белоруссии после 2 – 2.5 тыс. лет существования эта культура исчезает лишь в середине-конце III тыс. до н.э. (Там же, 189). Тем не менее, по мнению специалистов, культуры гребенчато-накольчатой керамики приняли участие в сложении тшинецкой культуры, существовавшей позднее в бассейне Припяти и соседних областях (Телегин Д.Я., 1990, 94).
В целом район распространения этой культуры по определению Телегина «охватывает долину Днепра, Восточную Волынь, средне и нижнее течения Припяти, Сожа, Десны, Ворсклы, Псла и Сулы, а также среднее течение Северского Донца» (Телегін Д. Я. 1968, 9). В этот же блок КГНК входят неманские, нарвские памятники с западной границей по Висле. Население этого «висло-днепровского блока» было очень многочисленным, занималось охотой и рыболовством, только начиная переходить к производящим формам хозяйства (Телегин Д.Я., 1990-2, 92). Некоторые лингвисты на основании анализа индоевропейской лексики в основном подтверждают эти данные археологии (Hirt Herman, 1968, 10; Pokorny Julius, 1968, 387).
Территория ДДК хорошо совпадает с областью поселений индоевропейцев, однако отождествлению ее с индоевропейцами, кроме лексики производящих форм хозяйствования, как будто мешают и антропологические факты. Поскольку индоевропейцы пришли в Восточную Европу из Закавказья, они, очевидно, должны были принадлежать к переднеазиатскому антропологическому типу. Люди же ДДК обладали всем комплексов признаков европеоидной расы. В частности, Телегин указывает, что люди этой культуры принадлежали к типу поздних кроманьонцев, то есть аборигенов южной части Восточной Европы:
"Носители днепро-донецкой культуры принадлежали к группе поздних кроманьонцев, которые отличаются большими размерами и массивностью черепа, преобладанием долихокрании, значительной высотой мозговой коробки, широким или очень широким орто-мезогнатным лицом, низкими орбитами, наклонным лбом и хорошо развитыми надбровными дугами… В мезолите и в неолите Европы ближайшую аналогию населению днепро-донецкой культуры следует искать среди носителей культур более северных лесных и лесостепных территорий. По ряду таксономических признаков к ним ближе всего стоят культуры Ертебелле, несколько далее племена Оленеостровского могильника и культур ямочно-гребенчатой керамики (далее КЯГК) Волго-Окского бассейна и неолитических культур Урала" (Телегін Д. Я., 1968, 186, 188).
С ним не согласна Т.С. Кондукторова (Кондукторова Т.С., 1973, 45-48), но, как бы там ни было, содатели ДДК не были чистыми поздними кроманьонцами, а уже несли на себе следы какой-то метисации. Гохман считает, что это была метисация местного палеоевропейского типа с другим его вариантом, который в неолите как будто бы проник на юг из северных областей (Гохман И. И., 1966, 189). Последнее тяжело допускать при общем движении неолитических общин с юга на север. Скорее всего, указанная метисация могла произойти несколько раньше, во времена мезолита, когда позднекроманьонские племена северной части Поднепровья начали постепенно проникать вниз по Днепру на юг, где встретились с аборигенами мезолитической эпохи (Телегін Д. Я., 1968, 231). Это движение было прекращено с приходом неолитических индоевропейцев, антропологическая примесь которых усложнила процесс метисации местного населения.
Носители днепро-донецкой культуры не принадлежали к переднеазиатскому антропологическому типуленное. Очевидно, малочисленное индоевропейское племя, достигнув территории Восточной Украины, застало здесь местное население протоевропейского антропологического типа, распространенное от Украины, бассейна нижнего Дона вплоть до Прибалтики и среднего течения Оки. Индоевропейцы принесли с собою не только неолитический тип хозяйства, но и хорошую племенную организацию, что позволило им стать во главе более примитивных и разрозненных местных родовых общин. Способность небольшой группы индоевропейцев возглавить неорганизованные этнические группы отмечено многими исследователями (Мейе А., 1954, Леман В. П., 1991, 23). Такие выводы исходят из изучения внутренних языковых форм, которые теснейшим образом связаны с духом языка и соответствуют определенным психологическим качествам его носителей, и для индоевропейцев важнейшие из них определил Покорны:
Достаточно того факта, что в индогерманских языках обнаруживаются почти единственные в своем роде чисто абстрактный глагол «быть» и субъективный энергический действительный залог, такой, что даже чувства выражаются по типу действительного залога («я слышу», а не «мне слышится»)…Из языковых и культурных соответствий становится очевидным, что дело идет о строго организованном в патриархальные роды обществе, так же и мир богов представлялся подобным образом, так как в нем действуют почти исключительно мужские персонажи, руководимые верховным богом неба, которому представляется особая роль отца богов, в то время как мать-земля играет только чисто пассивную роль. (Pokorny Julius., 1968, 376).
Возможно также, что индоевропейцы принесли с собою из Закавказья особенный вид оружия в виде булав, известных по материалам двух могильников. Как оружие и символ власти они были распространены в странах ранних цивилизаций Северно-западной Азии, откуда проникли к племенам Кавказа и далее к носителям ДДК, которые были первыми в Европе, у кого было выявлено навершия булав (Телегін Д. Я., 1968, 151).
Итак, возглавив местные племена и навязав им свой более совершенный язык, индоевропейцы сами постепенно растворились среди людей протоевропеоидного типа, но их менталитет и мировоззрение продолжали существовать в течение еще нескольких тысячелетий.
Одновременно с КГНК существовали группы КЯГК, которые широко известны в Волго-Окском бассейне, но некоторые племена этой культуры доходили до долин Сейма, Десны, Ворсклы, Псла, Сулы и Северского Донца, а на востоке, по крайней мере, достигали окраин Воронежа и современной Тамбовской области (Там же, 178). КЯГК была продолжением местных мезолитических культур, но керамическое производство было занесено извне, очевидно с юга:
"Если же мы предположим, что сюда проникли индивидуумы, которые выступали в роли носителей нового, то они, по-видимому, шли с юга, а не с запада (из Скандинавии) и востока (Сибири)" (Мейнандер К. Ф., 1974, 26).
Расположение группы КЯГК было такое: льяловская – по оба берега Клязьмы в устье Шерны, белевская – по оба берега Оки от устья Исты до устья Осетра, рязанская – левый берег Оки до устья Мокши, волосовская до устья Клязьмы по оба берега Оки, тульская – верховья Упы, Осетра, балахнинская – около города Балахны (Брюсов А. Я., 1952, 89). Как мы видим, ареалы отдельных культур распространены по обоим берегам рек, в то время как реки должны были быть границами языковых ареалов, однако они не препятствуют распространению предметов материальной культуры или новых технологий, поскольку для этого не нужные частые контакты. В соответствии с определенной выше общей картой финно-угорской области носителями КЯГК должны были быть именно финно-угры.
Сложнее определить этническую принадлежность носителей культуры шнуровой керамики и боевых топориков (далее КШК). Считается, что ими были древние индоевропейцы – племена германцев, балтов или иные этнические группировки, которые очень быстро распространились на огромной территории от Ютландии до Волги и от Скандинавии до предгорий Альп и Карпат в конце III тыс. до н.э. В качестве первоосновы этих культур археологи рассматривают древнеямную, середнестоговскую или трипольскую (Археология Украинской ССР, 1985, 374). Что касается последней, то ее создатели не были индоевропейцами, и это кажется общепринятым, хотя их этническая принадлежность все еще остается под вопросом. Кроме того, в стаде трипольцев преобладал большой и мелкий рогатый скот и свиньи, а конь, хотя и был известен, но был мало распространен (Збенович В. Г., 1989, 152; Кузьмина Е. Е., 1986, 181). Восточнее же Нижнего Днепра, как мы знаем, коневодство было одной из важнейших отраслей хозяйства и у некоторых общин III тыс до н.э. доминировало.
Телегин связывал распространение КШК с расселением среднестоговцев (Телегін Д. Я., 1968, 123). Шнуровой орнамент и боевые молоты, которые позднее развились в топорики, впервые появляются именно у среднестоговцев. Поскольку древнеямная культура генетически восходит к среденестоговской, то их создатели, скорее всего, генетически связаны между собой и этнически. Поэтому ключевым становится вопрос, были ли они индоевропейцами. Идентификация индоевропейцев со "шнуровиками" идет из предположения, что в III тыс. до н.э. индоевропейцы заселяли степи Приазовья и Причерноморья. Но, как мы видим, это было не так – в то время индоевропейцы заселяли область в лесной и лесостепной зоне бассейна Среднего и Верхнего Днепра, в то время как припонтийские степи заселяли тюрки. Более того, территория их поселений, определенная нами графоаналитическим методом, практически совпадает с территорий распространения среднестоговской культуры:
Всего сейчас известно около 100 памятников среднестоговской культуры, район распространения которых занимает степное междуречье Днепра и Дона, а также южную часть лесостепи Левобережной Украины, Нижнее и Среднее Подонье (Археология Украинской ССР, 1985, 305).
В Среднем Поднепровье среднестоговцы соседствовали с населением ДДК. Граница проходила по линии Черкассы – Полтава – Змеев – Купянск. Носители среднестоговской культуры занимались скотоводством, земледелием, охотой, рыболовством, собирательством. Орудия производства преимущественно изготовлялись из кремния, а также из рога. Медь использовалась в основном для украшений, изредка из нее изготовлялись топоры. (Телегін Д.Я., 1973, 14-80). Особым отличием среднестоговской культуры была остродонная керамика с высоким венчиком и с примесью толченых ракушек. Такую же примесь имела также керамика ямной культуры, что подтверждает ее генетические истоки в серднестоговской, но в других культурах такая особенность керамического производства не наблюдалась, что позволяет прослеживать миграции носителей указанных культур. Хозяйство населения среднестоговской культуры имело животноводческий, преимущественно коневодческий, характер. По количеству костей, найденных при раскопках некоторых стоянок, можно видеть, что конь занимал более 50% домашнего стада. Использовался он главным образом для верховой езды, о чем свидетельствуют находки рогатых псалиев. Выпас больших табунов был бы невозможен без верховых пастухов. (Там же, 143). Широкое развитие коневодства среди тюрков подтверждают лингвистические данные – среди общих тюркских слов имеется два слова для обозначения коня, кроме того, отдельно для кобылы и жеребца; имеются также общие слова для обозначения всадника, седла, узды, стремени, кнута, гривы, копыта, иноходи, масти. Таким образом, отрасль коневодства является наиболее представленной из всех форм хозяйствования в общей тюркской лексике. Дикий конь был распространен в Северном Причерноморье еще во времена Геродота, следовательно, есть основания допускать, что он был приручен именно среднстоговцами, о чем прямо заявляет Д.Я. Телегин (там же, 137). Правда, некоторые ученые оспаривают это утверждение, стараясь доказать, что конь не был одомашнен в степях Украины, а был лишь объектом охоты местного населения. Одноврнменно находяться аргументы в пользу того, что конь был доместицирован в Центральной Европе (Häusler Alexander, 2002, 35-44). Однако обращает на себя внимание и то, что в традиционных культурах индоевропейцев не обнаруживается четких следов культа коня, в то время как у тюрков с распространенным культом бога Неба тесно связан образ «небесного коня».
Указанные факты дают все основания связывать среднестоговскую культуру с тюрками, прародина которых большинством ученых уверенно определяется на Алтае, однако не всеми, и не везде. Само собой разумеется, что взгляды об алтайской колыбели тюрков могут охотно оспаривать турецкие ученые, в частности, Осман Каратай (Karatay Osman. 2003-1, Karatay Osman. 2003-2). В Турции материалы о европейском происхождении тюрков публикуются охотно (ср. например, Stetsyuk Valentyn. 2008), однако и в Европе есть сторонники европейской прародины тюрков (Alinei Mario, 2003, 18).
Хронологические рамки существования среднестоговской культуры украинские археологии определяют от начала второй половины IV тыс. до н.э. и до конца первой четверти III тыс. до н.э., но в таком случае она не вписывается в популярную, несмотря на основательную критику специалистов (Häusler Alexander, 2002, 8-11), «курганную теорию», разработанную М. Гимбутас. Теория развита на основе изучения однотипных курганов, распространенных в разное время на обширной территории Европы и Азии, в которую включается также и среднестоговская культура как второй этап этой культуры курганных погребений. Согласно теории Гимбутас, около 2400-2200 гг. до РХ. в причерноморские степи из-за Волги вторглись кочевые племена, которые принесли с собой курганный обряд погребения посыпанных охрой покойников в скорченном положении на спине. Этот обряд якобы и усвоило местное население, поскольку здесь он появляется в конце среднестоговского времени (Gimbutas Maria, 1968, 551). Гимбутас утверждала, что пришельцы были индоевропейцами, которые в конце III тыс. до н.э. распространились по огромной территории Европы от Ютландии до Волги и от Скандинавии до предгорий Альп и на Балканы. Следы этого вторжения обозначаются культурой шнуровой керамики, а ее быстрое распространение объясняется использованием конного транспорта ее носителями. Поскольку в исторические времена большую часть Европы населяли индоевропейцы, то предположение о индоевропейской принадлежности этой культуры кажется логичным. Однако среднестоговская керамика со шнуровым орнаментом была древнейшей в Европе, ибо появилась в Причерноморье еще в конце IV тыс. до н.э. и не может быть связана с приходом сюда каких либо пришельцев откуда-то бы ни было (Телегін Д.Я., 146, 154).
При внимательном рассмотрении также и другие факты противоречат положениям «курганной теории». Во-первых, для среднестговской культуры характерны докурганные памятники со своей специфической керамикой и другими отличиями (Телєгін Д.Я., 1973, 12). Во-вторых, идентификация индоевропейцев со "шнуровиками" исходит из предположения о том, что в ІІІ тыс. до Р.Х. индоевропейцы должны были заселять степи Приазовья и Причерноморья. Но, как мы видели, это было совершенно не так – в это время территория проживания индоевропейцев была в лесной и лесостепной зоне бассейна Среднего и Верхнего Днепра и его притоков, в то время как именно тюрки заселяли приазовские степи. В-третьих, нет никаких свидетельств тому, что какие-либо из индоевропейских народов в исторический период были народом всадников. Наоборот, нередко даже подчеркивается, что конь не играл у них большой роли, и именно пешее войско составляло их главную силу (Диакон Лев, 1988, 70, Feist Sigmund, 1924, 99 и др.). Трудно поверить в то, что индоевропейцы, имея развитое коневодство, в дальнейшем оставили его без видимых причин. Такое явное противоречие заставляло некоторых лингвистов выискивать аргументы, в пользу того, что германцы все-таки были народом всадников (Schmidt Wilhelm, 1949, 314; Neckel Gustav, 1968, 168), но эти аргументы совершенно неубедительны, ибо еще Корнелий Тацит отмечал, что кони германцев "не отличаются ни красотой, ни резвостью, и сила их войска больше в пехоте (Тацит Корнелий, 1993, 6).
Ученые сначала безусловно принимали «шнуровиков» за индоевропейцев, а потом уже в индоевропейских языках тщательно выискивалось соответствующая коневодческая лексика, поскольку "шнуровики" были всадниками. Однако она слишком бледна по сравнению с лексикой языков тех народов, которые без сомнения издавна занимались коневодством. В-четвертых, вообще общеевропейская лексика производящей экономики значительно беднее общетюркской, в то время как среднестоговцы активно занимались земледелием и скотоводством. Конечно, определенные свидетельства о занятиях животноводством и земледелием в индоевропейских языках имеются, но слишком мал корпус соответствующей лексики для того, чтобы делать далеко идущие выводы, как это можно видеть у некоторых немецких лингвистов прошлого (Schulz Walter, 1938; Meyer Ernst, 1948 и др.)
«Курганная теория» основана преимущественно на данных археологии, выборочные лингвистические данные в ее поддержку притягиваются за уши, поэтому ее популярность можно объяснить лишь господствующими среди специалистов евроцентристскими представлениями. Для нас же важнейшим является то, что носители среднестоговской культуры хорошо отождествляются с тюрками, и мы впредь будем полагать, что население между Днепром и Доном от Азовского моря на юге и до границы лесостепи на севере было тюркской языковой принадлежности, а по антропологическим признакам европеоидами с четко выраженной долихокранией. (Телегін Д.Я., 1973, 123). Целый ряд украинских ученых считает, что на основе среднестоговской развилась ямная культура, которая занимала ту же саму территорию и значительно распространилась на соседние:
Территория распространения памятников ямной культуры достаточно обширна. На востоке она встречается в Оренбургской области, в районе Магнитогорска, на р. Эмба. Южная граница их распространения проходит по Тереку, по всему побережью Азовского моря и в Крыму. На севере они известны в Лесостепи и достигают Самарской луки на Волге и верховьев Дона и Киева на Днепре. Западная граница теряется в междуречье Южного Буга и Днестра (Археология Украинской ССР, 1985, 337).
Древнеямная культурно-историческая область была первым объединением племен Восточной Европы в эпоху ранней бронзы, связанным целостностью заселенной территории, доминированием общих генетических компонентов в создании материальной и духовной культуры (керамические формы, их орнаментация, погребальный обряд), единым уровнем социально-экономического развития, близостью религиозных представлений и системы социальных отношений (Шапошникова О. Г., Фоменко В. Н., Довженко Н. В., 1986, 5). Считается, что «именно она знаменовала первую ступень мирового освоения степных пространств, распространение в них производящих типов экономики, выработку подвижных форм скотоводства» (Массон В.М., Мерперт Н.Я., 1982, 326). Немаловажным является заключение о патрилинейности древнеямного общества, сделанное на основании исследований половозрастной структуры погребальных комплексов (Хлобыстина М.Д., 1988, 31). Ямная культура имела три этапа своего развития и закончила свое существование с началом эпохи бронзы. По данным радиоуглеродного анализа поздний этап ямной культуры датируется XXV – XIX в. до н.э. (Археология Украинской ССР, 1985, 352, Телегин Д.Я. 1988).
Определенные характерные признаки ямной культуры, такие как подкурганные погребения, развились в процессе культурного развития тюрок. Однако первые курганы появляются у них только в поздний период среднестоговской культуры, а широкое распространение обычая насыпать курганы над могилами происходит уже у ямников, хотя устройство погребения остается тем же. Могилы выкапывались в земле и покрывались каменными плитами или бревнами. Камышом, корой деревьев, ветвями обкладывались стены и покрывалось дно могилы. Покойника укладывали на спину с ногами, согнутыми в коленях, лицо посыпалось охрой, а рядом клали каменный нож, топор, керамическую посуду с едой. Судя по более богатому оформлению некоторых могил, у ямников уже выделялась племенная знать. Об этом, в частности, свидетельствует необычно большой курган, найденный в с. Васильевка Новотроицкого р-на Херсонской обл. В могиле под курганом рядом с покойником лежал кремниевый скипетр, который мог быть одновременно и знаком власти, и религиозным символом (Кубышев А.И., Нечитайло А.Л., 1977, 116-117).Среди памятников ямной культуры широко распространены женские украшения – подвески, перстни, серьги. Если такие украшения имели распространение в быту, то должны были быть и слова для их обозначения, и эти слова должны быть общими если не для всех, то хотя бы части языков одной группы, принимая во внимание тесное соседство их носителей в те давние времена. Почти во всех тюркских языках имеется одно слово для названия серьги – syrga, которое много позже было позаимствовано в русский язык. Напротив, в индоевропейских языках таких древних общих слов для женских украшений нет.
По сравнению со среднестоговским периодом произошли определенные изменения и в экономической жизни. Животноводство продолжало оставаться основной формой хозяйствования, а охота уже не играла серьезной роли в жизни ямников. Количество костей домашних животных в находках значительно превосходит количество костей животных диких. В Приднепровье первое место в домашнем стаде занимает бык, далее – коза-овца, а конь – на третьем месте. На поселениях в открытой степи кони, как и во времена среднестоговской культуры, преобладают. Однако решающим фактором в освоении степи явилось развитие овцеводства. Неприхотливая в пище, дающая обильный приплод, переносящая длительные кочевки по маловодным степям, овца была одомашнена в Южном и Восточном Прикаспии и постепенно ее разведение распространилось на Северный Кавказ, в область майкопской культуры. Тесные культурные связи ямников и майкопцев засвидетельствованы археологическими находками, и зона контактов определяется как широкая степная полоса вплоть до Кубани и Терека (Массон В.М., Мерперт Н.Я., 1982, 327-329). Такие тесные контакты населения Предкавказья и Приазовья имели место и раньше. Среди других заимствований тюрков у соседей-майкопцев была как раз культура разведения овец. Благодаря широкой кормовой базе овца начинает занимать ведущее положение в стаде тюрков, первоначально в восточной части среднестоговской культуры, а впоследствии овцеводство становится у них главной отраслью животноводства. О том, что овцеводство у тюрков развилось довольно поздно, по крайней мере, уже после вычленения отдельных языков из общетюркского, говорит отсутствие у тюрок общего названия овцы.
Развитие животноводства, увеличение поголовья скота вызвали необходимость освоения новых пастбищ. Удовлетворение этой потребности облегчалось появлением колесного транспорта, который позволял далекие перекочевки вместе с имуществом, женщинами и детьми. Рост населения, особенно на позднем этапе развития ямной культуры, заставлял тюрков теснить своих миролюбивых соседов-хлеборобов на правом берегу Днепра, в лесостепи и даже в лесных зонах, куда они продвигались вдоль долин рек (Шапошникова О. Г., Фоменко В. Н., Довженко Н. В., 1986, 350). Миграции тюрков способствовали изменения в климате, которые наступили в суббореальном периоде, характеризовавшиеся максимумом аридизации за весь период голоцена. Большие пространства Центральной и Юго-восточной Европы превратились в то время в сплошные степи, удобные для освоения кочевым скотоводческим населением (Sulimirski Tadeusz, 1968, 135, Хотинский Н.А., 1977, 60).
Массовое проникновение ямных племен на Правобережную Украину привело к установлению более широких и тесных языковых контактов тюрок с индоевропейцами. Следы языковых контактов в лексике тюркских и индоевропейских языков приводятся отдельно. Эти контакты начались еще до широкого развития у тюрков овцеводства. Индоевропейцы, позаимствовали у тюрков название коня, но для овцы у них названия не тюркского происхождения. Присутствие тюрков на Правобережье подтверждают также археологические памятники усатовского типа. Усатовская группа характеризуется как влиянием трипольской культуры, так и связями с культурами балкано-дунайской традиции, «но один из важных и характерных признаков, позволяющих выделить эту группу – погребальный обряд – безусловно связан с древнеямной традицией» (Массон В.М., Мерперт Н.Я., 1982, 329).
Тюрки двигались не только на восток и запад, но и на север, где, они не нашли того, что искали, и их хозяйство, основанное на животноводстве, в новых природных условиях начало приходить в упадок и они должны были менять форму хозяйствования. Конечно, они брали пример у своих соседей, автохтонного населения лесной зоны – индоевропейцев и финно-угров, хотя и сами передали им много нового, в частности, использование в хозяйстве коней, численность которых, бесспорно, в условиях лесной зоны уменьшилось, но тем не менее они нашли у людей применение.
Концентрация названий коня тюркского происхождения в финно-угорских языках на западе финно-угорской области дает основания допускать расселение в этом регионе среди финно-угров пришельцев-тюрков, которые могли оставить после себя какие-то памятники материальной культуры. Примером такой анклавной археологической культуры может быть фатьяновская, которая существовала с начала третьего до середины второго тыс. до н.э. в бассейнах Оки и Москвы-реки. Основой хозяйствования фатьяновцев было скотоводство, но они занимались также охотой и рыболовством. В середине II тыс. до н.э. эта культура растворилась в новых культурах этого региона, носителями которых были финно-угры. Хотя некоторые ученые считают, что фатьяновцы были балтами (Мейнандер К.Ф., 1974, 26), украинские археологи доказывают, что фатьяновцы продвинулись в бассейн Волги с берегов Десны, где была распространена среднеднепровская культура (далее СДК):
Исследования И.И.Артеменко могильников в Подесеннье, а также выделение Д.А. Крайновым ранних памятников в московско-клязьминской группе позволяют предполагать, что она сложилась в результате продвижения на эту территорию части населения СДК с Подесенья в начале ее среднего этапа – в конце ІІІ – нач. ІІ тис. до н.э. (Археология Украинской ССР, 1985, 375).
Возможно, проникновение части населения СДК в бассейн Оки имело место, но поскольку фатьяновская культура возникает приблизительно в то же время, что и СДК, то можно предполагать, что первыми к берегами Оки тюрки продвинулись вдоль по Дону.
Близкой к фатьяновской была балановская культура, существовавшая от начала до конца ІІ тыс. до н.э и «составляющая северо-восточную часть общности культур с боевыми топорами» (Бадер О.Н., Халиков А.Х., 1976, 41). Скорее всего, ее творцами были тюрки, продвинувшиеся к устью Суры вдоль правого берега Волги. Выделяя в системе Циркумпонтийской металлургической провинции балано-фатьяновский очаг, Е.Н. Черных связывает его происхождение с перемещением в Поволжье этнических групп из Балкано-Карпатского региона, принесших свои культурные и технологические традиции (Черных Е.Н., 1976, 39). Таким образом, нет сомнения, что эти мигранты прибыли из Северного Причерноморья. И если балановцы, как и фатьяновцы, были этническим тюрками, то можно предполагать, что именно они были предками волжских татар.
