Родственные отношения славянских языков
В последние дни посещаемось этой страницы резко увеличилась. Однако здесь подана устаревшая версия. Полная подается на моем сайте Этногенез славян.
Для проведения исследований родственных отношений славянских языков сначала были выбраны подряд регистровые (заглавные) слова из первых двух томов словаря Славского (от ablo до davnostь), а далее из словаря, редактированного Трубачевым. Из рассмотренных более чем 3200 слов в основу таблицы-словаря было выбрано только тысячу из них, а из оставшихся большинство (около 1900 слов) составляли общеславянские слова, а также церковнославянские и, так называемые "древнерусские" без соответствий в современных языках, собственные названия, слова, имеющиеся только в одном языке, междометия и т. п. Общеславянскими считались такие, которые имели соответствия в девяти из десяти славянских языков, окончательно оставленных для определения их родственных отношений графоаналитическим методом. Вместе с общими словами в большинстве случаев были изъяты также и производные от них, то есть целые гнезда слов, основное слово которых было признано общеславянским.
В принципе, было бы корректным взять к рассмотрению все слова, не являющиеся общими, однако для изъятия были важные причины. Во-первых, производные слова могли возникнуть в разных местах независимо одно от другого в разное время по общим законам словообразования, и это могло бы повредить установлению родственных связей языков на момент их вычленения из общего языка. Во-вторых, в использованных этимологических словарях праславянского языка имеется большая диспропорция в репрезентативности лексического материала разных языков, связанная с отсутствием достаточно полных словарей некоторых языков, особенно «мертвых». Отдельные праславянские слова подаются в разных вариантах, которым приводятся соответствия из двух-трех языков, в то время как из других языков имеющиеся соответствия не приводятся даже тогда, когда их можно найти в словарях. Конечно, определенная разница в объемах праславянской лексики для разных языков должна быть – в периферийных языках он меньше, а в центральных больше. Однако эта разница не может быть многократной, поэтому для достижения объективности исследования нужно было провести некоторую коррекцию взятого к анализу лексического материала – дополнить его по возможности для одних языков и изъять чрезмерные, повторные данные для других. Такой коррекцией и было изъятие производных слов, поскольку именно производные слова были бедно представлены для недостаточно изученных языков. Например, если слово *bělъ было признано общеславянским, то вместе с ним исключались из списка все однокоренные слова (*bělěti, *bělina, *bělašъ, *bělocha, *bělota и т. д.). Правда, иногда делались исключения для слов, которые отображали смысл оригинального понятия. Если же слово не было признано общеславянским, то производные от него брались к рассмотрению, если они, конечно, не были разными вариантами того же понятия. Например, были включены в список однокоренные слова, которые не являлись общеславянскими *xaba, *xabina, *xaborъ, *xabъ, *xabъjь, *xabъje, в то время как были исключены похожие по смыслу производные от них глаголы *xabati, *xaběti, *xabiti.
Нужно также отметить, что часть однокоренных слов, близких по смыслу, ставились в соответствие одному с пометкой «как…». Например, в общем реестре имеется два праславянских слова *barъ и *bara. Хотя ни одно из них не является общеславянским, их одинаковый смысл позволяет рассматривать эти слова как варианты одного общеславянского слова, которое в том или другом варианте встречается во всех славянских языках. Другим примером общеславянского слова могут быть две формы *čmelь и *čmela, хотя такие варианты можно рассматривать отдельно, поскольку иногда даже небольшие различия в словах соответствуют разным группам языков. Однако, повторимся, такое лексического богатство не распределено неравномерно по языкам лишь по причине недостаточной изученности отдельных языков.
При составлении таблицы-словаря соответствия выбранным регистровым словам брались также главным образом из указанных этимологических словарей, но из-за недостаточной репрезентативности лексики отдельных языков таблица была несколько дополнена материалам из других словарей (см. Литературу, раздел "Лексикография"). Тем не менее, в македонском и лужицком (объединенном верхне- и нижнелужицком) не набралось достаточного количества слов для включения их в общую систему отношений. При построении схемы ощущался также недостаток белорусских слов, что, очевидно, является следствием недостаточного изучения диалектной лексики.
Первым результатом анализа праславянской лексики было подтверждения тезиса о двойственном происхождении русского языка, который давно уже выдвигали некоторые языковеды. Например, О. О. Шахматов в одной из своих работ (Шахматов А. А., 1916) не только говорил о большой разнице между северным и южным русскими диалектами (наречиями), но даже считал возможными тесные связи северного диалекта с польским языком. В том же духе высказывался В. В. Мавродин, который допускал возможность западного происхождения кривичей (Мавродин В. В., 1973, 82), а еще более определенно высказывался Л. Нидерле, когда писал:
Еще и поныне в великорусском языке просматриваются следы его двойственного происхождения, так как наречие к северу от Москвы сильно отличается от южнорусских наречий (Нидерле Любар, 1956, 165).
Разделение восточного славянства на четыре народности (русские южные и северные, украинцы, белорусы) подтверждается не только разницей в языке, но и разницей этнографической (Д. К. Зеленин, 1991, 29). Тезис о таком четырехчленном разделении поддерживал и Р. Траутман. Он также разделяет русских на два отдельных народа (носители северного и южного диалектов) и, ссылаясь на авторитетное свидетельство Зеленина, пишет, что этнографическая и диалектологическая разница между этими народами больше, чем между белорусами и русскими южного диалекта (Trautman Reinhold, 1948, 135). Вообще же разделение славянства на три или четыре группы во многом условно. Давно замечено, что определенные сепаратные признаки связывают пары славянских языков разных групп, в частности таких как словацкий и словенский, украинский и словацкий, словенский и украинский (Vanko J. 1984., Mečkovska Nina Borisovna. 1985 и др.).
При составлении таблицы-словаря славянских языков было замечено, что русский язык представлен в нем непропорционально к другим языкам большим количеством слов, и на построенной графической схеме взаимоотношений славянских языков область русского языка налагалась на области украинского и белорусского языков. В принципе это бы могло подтверждать тезис о существовании общего для всех восточных славян древнерусского языка, но в таком случае мы должны были бы в своих исследованиях добавить к множеству русских слов еще и украинские и белорусские, в нем отсутствующие. При таких условиях построение схемы становилось вообще невозможным, ибо связи между одними языками противоречили их связям с другими. Только после разделения всего множества русских слов на два равноценных диалекта связи между всеми языками были упорядочены. Это разделение можно сделать довольно легко, поскольку в этимологических словарях подается распространение русских слов по областям. Для разделения областей по диалектам использовалось следующее указание:
На современной территории распространения русского языка выделяются северорусское и южнорусское наречия и большая полоса переходных диалектов между ними, которая проходит через Москву (Мельничук О.С., 1966).
Таким образом, к южному диалекту были отнесены слова, распространенные в Смоленской, Калужской, Тульской, Рязанской, Пензенской, Тамбовской, Саратовской и более южных областях. Соответственно, к северному диалекту были отнесены слова, зафиксированные в областях более северных. Слова, распространенные только в Сибири и Дальнем Востоке во внимание не принимались, но их не было много. Правда, взаимопроникновение лексики этих двух диалектов, связанное с общностью исторического развития их носителей не могло не иметь следствием размытость границ между этими диалектами, что и сказалось при построении схемы родственных отношений славянских языков.
Подсчеты количества общих слов между отдельными языками дали результаты, показанные в таблице 13. Общее количество слов из отдельных языков, принятых к анализу, представлено в ячейках главной диагонали таблицы.
Если сравнить полученные данные с данными первых исследований (Стецюк В. М., 1987), то можно увидеть между ними определенную разницу. В частности, в приведенных данных значительно слабее выражена связь между украинским, белорусским и польской языками, а связь между украинским и северным диалектом русского выражена сильнее. Это можно объяснить определенной субъективностью составителей словарей, связанную с их ошибочными представлениями о единстве великорусского, украинского и белорусского языков. Соответственно, в лексический фонд русского языка в свое время было привлечено много украинских и белорусских слов, считавшихся просто южно- или западнорусскими. С другой стороны, некоторые украинские и белорусские слова, отсутствующие в великорусском, ошибочно считались заимствованиями из польского даже тогда, когда они были исконно украинскими или белорусскими. Особенно негативную роль сыграл здесь словарь русского языка В. Даля (Даль Владимир , 1956). Отдавая ему должное за собранный богатый фактический материал, следует все же отметить, что он считал украинский, белорусский и оба диалекта русского языка единым языком и поэтому с одинаковой пометкой "южн." относил к русскому языку и слова южного диалекта, и слова украинского языка, а пометкой "зап." отмечал также и белорусские слова. Критическую оценку этих отметок В. Даля высказывали уже некоторые ученые, в частности И. Дзендзеливский (Дзендзелівський Й.О., 1969).
Таблица 13. Количество общих слов в парах славянских языков
| Язык | пол. | чеш. | слвц. | бело. | укр. | с.-рус. | ю.-рус. | с.-х. | слвн | болг. |
| польский | 374 | |||||||||
| чешский | 247 | 473 | ||||||||
| словацкий | 229 | 364 | 458 | |||||||
| белорус. | 169 | 167 | 177 | 356 | ||||||
| украинский | 238 | 257 | 265 | 266 | 487 | |||||
| северорус. | 165 | 198 | 192 | 240 | 271 | 484 | ||||
| южнорус. | 189 | 205 | 217 | 253 | 304 | 330 | 480 | |||
| серб.-хорв. | 172 | 239 | 246 | 154 | 248 | 225 | 241 | 519 | ||
| словенский | 126 | 199 | 207 | 106 | 180 | 169 | 181 | 303 | 394 | |
| болгарский | 104 | 148 | 148 | 83 | 160 | 162 | 156 | 265 | 193 | 360 |
Однако, несмотря на частичную некорректность исследуемого лексического материала, схема родственных отношений славянских языков, построенная на его основе (см. Рис. 41), своей конфигурацией почти не отличается от опубликованной ранее (Стецюк В. М., 1987), за исключением того, что на ней вместо одной области русского языка расположены две области его двух диалектов, а области некоторых других языков несколько передвинулись одна относительно другой.
Рис. 41. Схема родственных отношений славянских языков.
Правда, как и ожидалось, при определении положения областей двух основных русских диалектов возникли определенные трудности. Благодаря тесному историческому развитию этих диалектов количества общих слов с некоторыми другими славянскими языками в каждом из них мало разнятся между собою. Кроме того не исключены ошибки автора при отнесении некоторых слов к тому или другому наречию. Полученные графическим построением две области русских диалектов настолько близки одна к другой, что на схеме их можно было бы и поменять местами.
В связи с этим при расположении этих в общей схеме славянских отношений были принятые во внимание другие соображения. В частности, фонетические особенности северорусского диалекта (конкретнее новгородско-псковского) дают основания размещать его ближе к польскому языку, чем южнорусский. Кроме того, во внимание была взята указанная выше частичная некорректность лексического материала южного российского диалекта, в который внесены слова, свойственные более западным языкам. Однако, поскольку наново полученная схема родственных отношений славянских языков особенно не отличается от построенной ранее, она довольно хорошо накладывается на то же место на географической карте (см. Рис. 42). На карте показаны ареалы, на которых началось первичное вычленение отдельных славянских диалектов, из которых позднее развились современные славянские языки.
Рис. 42. Ареалы формирования отдельных славянских языков.
Болг – болгарский язык, Бр – белорусский язык, П – польский язык, Ю.-р – южный диалект русского языка, С.-р – северный диалект русского языка, Слв – словенский язык, Слц – словацкий язык, С/Х – сербско-хорватский язык, Укр – украинский язык, Ч – чешский язык.
Такое размещение ареалов первичного формирования отдельных славянских языков не противоречит взглядам большинства современных славистов, которые согласны в том, что, во-первых, еще в недрах праславянского языка сформировались определенные образования, из которых позднее развились современные языки, а, во-вторых, что славяне имели свои поселения восточнее Вислы до Днепра или даже далее. Более того, за несколько лет до публикации первых результатов исследований графоаналитическим методом почти точно так же территорию поселений славян определил Мачинский:
"Сопоставление данных письменных источников и археологии убеждает в том, что с начала II в. до н.э. и до середины IV d. н.э. основная масса предков исторического славянства (именовавшихся у германцев Venethi) обитала на территории, ограниченной с запада средним Неманом и средним и верхним Бугом, с юга – линией, идущей от верховьев Западного Буга на нижний Псел, с востока – линией, соединяющей верховья Псла и Оки, северная граница условно проводится на основании лингвистических данных по средней Западной Двине к истоку Днепра на верхнюю Оку" (Мачинский Д. А., 1981, 31-32).
Кухаренко в одной из своих ранних работ, исследовав памятники раннеславянских племен, так называемые "поля погребений", очерчивает юго-восточную границу расселения раннеславянских племен так, что она "проходила от верховьев Южного Буга на восток, вдоль реки Рось и далее вдоль Днепра приблизительно до впадения в Днепр реки Псел.., поворачивала на северный восток, шла Пслом, а далее переходила в верховья Сулы” (Кухаренко Ю. В., 1951, 15-16). Можно видеть на карте, что такое определение почти точно соответствует южной границе этноформирующих ареалов Среднего Днепра. Формулировка “этноформирующий ареал” имеет основания для существования, поскольку, как можно увидеть, на определенных территориях, ограниченных географическими границами, в разные времена проходило первичное формирование отдельных этносов. Исследование причины этого явления может быть проведено усилиями ученых разных специальностей – этнологов, этносоциологов, географов и др.
Определив, таким образом, в общих чертах, территорию поселений древних славянских племен, отметим, что до сих пор существует несколько теорий славянской прародины, которые можно обобщить в две основные – днепровскую и висло-одерскую, особенно популярную в послевоенные годы среди польских ученых (Филин Ф.П., 1972, 10, Широкова Ф. Г., Гудков В. П., 1977). Однако некоторые авторитетные специалисты имеют совершенно отличные взгляды относительно прародины славян, и это в какой-то мере дезориентирует ученых и осложняет проблему. Например, В. В. Седов разработал свою теорию этногенеза славян, с которыми он отождествляет в определенной мере носителей и лужицкой, и черняховской, и зарубинецкой (Седов В. В., 1979). Совершенно фантастическую теорию построил О. М. Трубачев. Он старался убедить всех, что прародина славян находилась где-то в Паннонии (Трубачев О. Н., 1984, 1985), имея для этого скудные и сомнительные аргументы. Понятно, что нужно время для того, чтобы ученые в конце концов пришли к единому мнению. При этом не лишним следует напомнить, что фактическая прародина славян находилась на сравнительно небольшой территории в бассейне Вилии, а не на большом пространстве, как это обычно считалось.
В нашем случае в пользу достоверности определенных нами ареалов формирования славянских языков говорят данные топонимики. Правда, пока убедительные данные имеются только для ареалов чешского и словацкого языков. Известно, что в Чехии есть своя Volyn (возле Страконице, Южно-чешская обл.), а также несколько населенных пунктов Duliby от племенного названия дулебы, которые когда-то населяли Волынь, прародину чехов. Сравнивая названия населенных пунктов чешской прародины и современной Чехии можно увидеть в них опредеденные параллели: Dubne – Дубна, Ostrov – Остров, Rudná – Рудня, Hradec – Городец. Однако подобные названия от распространенных апеллятивов типа дуб, береза, ольха, яблоня, черный, белый, город, поле, камень, песок, остров и т.д. могут быть образованы по общим законам словообразования независимо на разных местах славянских поселений. Во внимание следует принимать названия достаточно оригинальные, по крайней мере такие, которые не имеют нескольких двойников. И вот оказалось, что есть довольно много параллелей в названиях населенных пунктов Волыни и Чехии:
Duchcov (Северно-чешская обл.) – Духче (севернее от Рожища, Рожищевский р-н Волынской обл.),
Jaroměř (на север от Градец Кралове, Восточно-чешская обл.) – Яромель на северо-восток от Киверцев, Киверецкий р-н Волынской обл.),
Jičin (Восточно-чешская обл.) – Ючин (возле Тучина, Гощанский р-н Ривненской обл.),
Krupa (Средне-чешская обл.) – Крупа (рядом с Луцком),
Lipno (Южно-чешская обл.) – Липно (на крайнем востоке Киверецкого р-на Волынской обл.),
Letovice (Южно-моравская обл.) – Летовище (на крайнем севере Шумского р-на Тернопольской обл.),
Ostroh (на восток от Брно, Южно-моравская обл.) – Острог (Ривненская обл.),
Radomyšl (возле Страконице, Южно-чешская обл.) – Радомышль (на юг от Луцка), правда есть еще другой Радомышль уже на территории словацкой прародины),
Telč (на западе Южно-моравской обл.) – Телчи (на крайнем востоке Маневичского р-на Волынской обл.).
Однако интересно, что есть названия населенных пунктов, которые своей формой подтверждают то, что именно с Волыни мигрировали чехи на свою современную территорию. Известно, что люди при переселениях иногда дают своим новым поселением уменьшительные названия от старых. В нашем случае мы имеем три таких примера:
Horažd'ovice (на юге Западно-чешской обл.) – от Гаразджа (на юг от Луцка),
Pardubice (Восточно-чешская обл.) – от Паридубы (на запад от Ковеля в Старовижевском р-не Волынской обл.),
Semčice (возле Млада-Болеслава, Средне-чешская обл.) – Семки (на Стыри, Маневичский р-н Волынской обл.).
Много параллелей можно найти между словацкой топонимикой и топонимикой прародины словаков, хотя иногда им есть дублеты в других местах, которые могут быть либо случайными, либо отражать маршрут миграции. Вот примеры уменьшительных названий на новых местах поселений:
Malinec (Средне-словацкая обл., восточнее Зволена) – Малин (райцентр Житомирской обл. и село в Млыновском районе Ривненской обл.),
Malčice (Восточно-словацкая обл.), Мальчицы (Яворовский р-н Львовской обл.) – Мальцы (Наровлянский р-н, Белорусь),
Lučenec (юг Средне-Словацкой обл.), Лучинец (Муровано-Куриливский р-н Винницкой обл.) – Лучин (Попельнянский р-н Житомирской обл.),
Kremnica (Средне-Словацкая обл.) – Кремно (Лугинский р-н Житомирской обл.).
Имеются также пары названий почти тождественных:
Makovce (север Восточно-Словацкой обл.) – Маковицы (Новоградволынский р-н Житомирской обл.),
Prešov (Восточно-Словацкая обл.) – Пряжев (несколько южнее Житомира),
Košice (Восточно-Словацкая обл.) – Кошечки (Овручский р-н Житомирской обл.),
Levoča (Восточно-Словацкая обл.) – Левачи (Березневский р-н Ривненской обл.).
Есть также несколько пар названий, совпадения между которыми могут быть случайными: Humenne (Восточно-Словацкая обл.) – Гуменники (Коростишевский р-н Житомирской обл.), хотя есть Гуменное неподалеку Винницы, Bardejov (Восточно-Словацкая обл.) – Барды (Коростеньский р-н Житомирской обл.) и др. Из гидронимических названий можно отметить только Уж – реки под таким названием имеются в Словакии и на прародине словаков (пп Припяти).
Достоверность локализации ареалов формирования славянских языков может быть подтверждена также другими фактами, в частности таким. На основании разных данных мы придем к выводу, что мордовский этнос все время оставался в ареале своей прародины между верховьями Оки и Дона либо недалеко от этих мест. Если прародина болгар, действительно, находилась на левом берегу Десны, то мордва должна была быть их ближайшими соседями на востоке, и в таком случае должны были быть какие-то специфически мордовско-болгарские соответствия, которым нет аналогов. Это могли быть и языковые связи, но в данном случае у нас есть другие убедительные данные. Исследуя славянские и мордовские эпические песни, российский ученый Маскаев выявил интересные мордовско-болгарские мотивы, в частности в эпосе о построении большого города (Гелона?) и, отрицая возможность посредничества русских или других народов (ничего подобного в русском и иных эпосах нет), берет на себя смелость заявить следующее:
Напрашивается вывод, что мордовско-болгарская общность в эпической песне скорее объясняется длительным в прошлое время соседством племен этих народов (Маскаев А. И., 1965, 298).
Углубленное исследование фольклора мордвы и болгар может выявить и другие интересные параллели.
