Украинские археологи в целом признают, что культурная преемственность от доскифского к скифскому времени наблюдается в Украинской Лесостепи прежде всего в области распространения чернолесской культуры и памятников типа, которые сменили ее (Археология Украинской ССР, Том 2, 1986, 50). Мнение о преемственности скифской культуры в Правобережной Лесостепи от местных культур не вызывает возражений даже у сторонников центральноазиатского происхождения скифской культуры в целом:
В Лесостепном Правобережье к западу от Днепра сосредоточено большое количество памятников пастушеско-земледельческого населения скифской культуры, корни которой глубоко уходят в местные культуры бронзового века (Ильинская В. А., Тереножкин А. И., 1983, 11).
При этом важным является следующее наблюдение:
В Правобережной Лесостепи распространился скифо-сибирский обряд захоронения в курганах… Такой обряд, свойственный ранним скифам, стойко продержался в Правобережной Лесостепи до конца скифского периода (Ильинская В. А., Тереножкин А. И., 1983, 365).
Приняв во внимание хронологические рамки эволюции чернолесской культуры в раннескифскую и данные топонимики, можно предположить, что ядро скифской культуры начало зарождаться на берегах левых притоков Днестра – Верещицы, Гнилой Липы, Золотой Липи, Стрипы, Серета. Очевидно, знаменитое скифское золото добывалось в бассейне этих рек, поскольку многочисленная топонимика, которая может свидетельствовать о прежних богатых залежах этого металла, концентрируется именно здесь (реки Золотая Липа, Золотая, населенные пункты Золочев, две Золочевки, Золотники, Золотой поток, Иване-Злотое, Бильче-Золотое, Золотая Слобода). На этой же территории, кстати, было найдено несколько кладов, самыми известными из которых являются два клада золотых предметов из села Михалкив Тернопольской области, о которых говорилось в раделе "Киммерийцы".
Все выше изложенное дает основание думать, что скифская культура распространилась на Левобережье именно с запада, а не со востока. Ильинская и Теренежкин, сторонники центральноазиатского ее происхождения, возражали сами себе, когда говорили, что на Левобережной Украине наиболее ранними памятниками начала железного века является поселение и захоронение второй ступени чернолесской культуры. Их появление было обусловлено следствием миграции части населения из Днепровского Правобережья в конце 9-го или в начале 8-го вв. до н.э., а позднее на этой основе было создано локальная разновидность скифской культуры. Остальная же территория Левобережной Лесостепи, по их наблюдениям, была заселена позже, в начале первой половины 6-го в до н.э., и скифские памятники появляются здесь уже в полностью сформированном облике после того, как скифы возвратились из предполагаемых походов в Переднюю Азию (Ильинская В. А., Тереножкин А. И., 1983, 366).
Среди ученых господствует мнение о том, что скифскую культуру на территорию Западной Украины занесли пришельцы откуда-то из степей. Допускается даже проникновение этих носителей скифской культуры на территорию современной Венгрии (Попович И. 1993, 282). Такое мнение выглядит удивительным, если обратить внимание на тот факт, что самый поздний памятник скифской культуры в Лагодове (недалеко от Львова) датируется 5-м в до н.э., а далее следует хронологический разрыв вплоть до 1-го в. н.э., когда начинается период липецкой культуры (Крушельницька Л. 1993-2, 238). Обратив на это внимание, Л. Крушельницкая делает такой вывод:
Итак, хронологический разрыв между двумя культурами равняется по крайней мере трем столетьям. Но вопрос продолжительности культур и групп раннескифского времени остается не выясненным не только в Прикарпатье. Такая же ситуация на землях всей Лесостепной Украины, где не произошло инвазии скифов, а только их культуры. (Там же).
Из этого пассажа остается неясным, кто же выступал носителем скифской культуры, но для нас важным является то, что на этих землях скифская культура позднейшего времени не имела места, а только лишь раннескифская, что косвенно подтверждается и другим специалистом:
Удивительно, что… возникшие еще в конце VII – начале VI в. до н.э. связи греков с Подолией не получили дальнейшего развития, тогда как со Среднего Поднепровья они с течением времени расширились и укрепились. Весьма вероятно, что это обстоятельство связывается с другим – со сравнительно ранним прекращением жизни на подольских поселениях и в городищах-убежищах. Хотя такие же поселения и городища продолжали существовать до исчезновения скифов из Поднепровья (Артамонов М.И. 1974, 112).
В свете этих фактов выходит, что скифское проникновение в в Прикарпатье и далее за Карпаты началось ранее расцвета скифской культуры в степях Северного Причерноморья, что выглядит нелогичным.
Геродот утверждал, что скифы, прибыв из Азии, вытеснили из Причерноморья киммерийцев и преследовали их даже за Кавказ. Ареал киммерийской культуры простирается за Правобережье Днепра до Дуная, поэтому можно сомневаться, что скифы, придя с востока, вытеснили киммерийцев в Закавказье. Если уж киммерийцы отступали перед скифами, то они должны были бы убегать куда-то за Днепр и далее за Дунай, на Балканы, но никак не пробиваться через них к Белореченскому перевалу на Кавказе и далее. Подобное сомнение уже высказывал М.И. Артамонов, считая выбор пути переселения в Малую Азию вдоль восточного берега Черного моря странным, поскольку кроме обычных трудностей он «еще вел в сторону врагов, от которых уходили киммерийцы» (Артамонов М.И. 1974, 16). При логичном отступлении киммерийцев за Дунай их набеги в Переднюю Азию должны были происходить исключительно через Балканы. Исторические же данные свидетельствуют, что в большинстве своем киммерийцы приходили из-за Кавказского хребта и только какая-то часть их вместе с фракийцами прибывала в Малую Азию с Балканского полуострова о чем имеются неясные свидетельства у Страбона. С другой стороны, «появление скифских памятников в Предкавказье во многом связано с эпохой переднеазиатских походов, начало которой относится к 80-70-м годам VII в. до н.э» (Махортых С.В., 1991, 11). Анализ погребального обряда скифских захоронений на Северном Кавказе «обнаруживает генетическую близость с предскифскими и раннескифскими памятниками Причерноморских лесной и лесостепной зон» (Там же, 112).
В подтверждение распространения скифской культуры с территории Западной Украины полезно рассмотреть и осмыслить размышления и наблюдения одного из крупнейших знатоков скифской культуры М.И. Артамонова. В частности он писал:
Заслуживает внимания факт более раннего и более обильного распространения греческих произведений в среде не ближайших к Ольвии кочевых скифов, а удаленных в лесостепной полосе современной Украины оседлых скифов с земледельческим хозяйством. В связи с этим следует отметить и другое обстоятельство, а именно, что у этих скифов раньше, чем у кочевников возникают богатые погребения под специально для них возведенными курганами (Артамонов М.И. , 1974, 83).
Он объясняет эти факты тем, что грекам было выгоднее торговать с более богатыми земледельцами, чем с бедными кочевниками. Но как же тогда объяснить, что самые богатые скифские курганы обнаружены все-таки в степях, а не в лесостепи. Хозяйство кочевников не изменилось, но они почему-то вдруг стали богатыми. На самом деле скотоводы не были беднее земледельцев, а может быть, были еще богаче их. Поэтому логично предположить, что распространение скифов в степи Северного Причерноморья шло с лесостепной зоны Правобережной Украины. То же самое можно сказать и о заселении скифами Левобережья и об этом Артамонов говорит прямо – сначала скифы осваивают бассейн Ворсклы, а «Сула и Северский Донец были позже заселены скифами, чем Ворскла… Заселение скифами Среднего Подонья относится к еще более позднему времени – к рубежу VI – V вв. до н.э.» (Артамонов М.И. , 1974, 92). При установлении этих фактов кажется просто абсурдным, что скифы, придя с востока прошли мимо Подонья и припонтийских степей, а направились прямо в лесостепь на Правобережье Украины, а потом уже двинулись в те места, которые они могли заселить ранее.
Таким образом мы приходим к выводу, что чернолесская культура, созданная булгарами на белогрудовской основе и имевшая две ступени развития: раннюю (приблизительно 1050 – 900 гг. до н.э.) и позднюю (900 – 725 гг. до н.э.), постепенно эволюционировала в раннескифскую. Этот процесс подтверждается памятниками жаботинского типа. Расселившись на Левобережье и в причерноморские степи, булгары вступили в конфликт с обитавшими там киммерийцами, вытеснили их в Закавказье, а сами стали известны в истории под именем скифов, развив на новых местах поселения новую ступень своей культуры.
Такому гипотетическому развитию культурно-этнических процессов на территории Украины могут противоречить центральноазиатские мотивы в скифской культуре и предполагаемая принадлежность скифского языка к иранской группе. Что касается "звериного стиля" в искусстве скифов, то новейшие исследования археологов показывают, что этот стиль был распространен не только в Центральной Азии. Золотые фигурки животных (оленей, козлов и др.), подобные скифским, были найдены в Средиземноморье, Малой и Средней Азии. В то же время какие-то удачные технические решения (как, например, элементы конского снаряжения) могли распространяться по всей Евразии в соответствии с подобным образом жизни кочевников и не быть важным этнокультурным признаком. Для такого объяснения возможных причин сходства культур степных кочевников необходимы специальные исследования ее материальных образцов, для чего у нас нет возможностей, но мы можем полагаться на мнение ученых, специально занимавшихся этим вопросом, в частности детальным анализом предметов коллекции клада, найденного в местности Зивие в Северо-Западном Иране:
…история формирования скифского звериного стиля, какой она предстает в свете проведенного выше анализа, позволяет окончательно отказаться от мнения, что задолго до появления скифской культуры в Восточной Европе она уже существовала где-то во вполне сложившемся виде и что ее проникновение в области обитания скифов в историческое время есть результат продвижения туда носителей этой культуры. В действительности она складывается на наших глазах, причем разные ее составляющие формируются в разное время (Погребова М.Н., Раевский Д.С., 1992, 162).
Этот вывод может быть подкреплен также и соображениями более общего порядка, например тем, что вполне обоснованы сомнения в возможности возникновения гипотезы об азиатской прародины скифов на базе исключительно археологических данных, если бы не античные историки не спровоцировали ее своими свидетельствами (там же, 72).
Таким образом, имеется достаточно оснований навсегда отбросить теорию об азиатской прародине скифов и более детально заняться вопросом их языковой принадлежности, который в настоящее время считается решенным в пользу иранского языка:
В литературе, посвященной изучению остатков скифского языка, безоговорочно господствует концепция о ираноязычности скифов. Все, что не имеет отношение к выдвинутому положению, заранее исключается из области скифоведческих исследований (Петров В. П., 1968, 12).
Такой взгляд начал формироваться со времен первых исследований скифского языка и был окончательно утвержден исследованиями М. Фасмера и В. И. Абаева (Абаев В. И., 1965). Больше того, иранская принадлежность скифского языка усилиями Вс. Миллера и Абаева была даже сужена исключительно к осетинскому как продолжению скифского. Необоснованные попытки К. Неймана и Г. Надя рассматривать скифский язык как монгольский только укрепили позиции сторонников ираноязычности скифов. В таких условиях В. П. Петров, продолжая творческий подход к решению этого вопроса профессора Новороссийского университета А. О. Билецкого, мог только осторожно критиковать устаревшую методику исследователей. Сам Билецкий, по словам Петрова, привел ряд убедительных несоответствий скифского и иранских языков и заметил, что глоссы Гесихия “наименее всего дают… фактов для определения скифского языка как иранского” (Петров В.П., 1968, 24). В цитируемой здесь рaботе Петров четко не выразил своего окончательного мнения относительно языковой принадлежности скифов, но он призвал не ограничиваться исследованиями скифского языка только на иранской основе и приводил, как пример, некоторые, довольно убедительные, соответствия скифского и фракийского языков. Для исследования связей скифского языка с фракийским ученый составил скифо-фракийский ономастикон, в котором он для каждой глоссы представил предлагавшиеся ранее другими языковедами индо-иранские (главным образом персидские и осетинские), а также свои и Дейчева фракийские, а иногда и другие соответствия (Там же, 1968, 118-143). По словам Петрова, "далеко не во всех случаях можно сказать с уверенностью, что данное имя собственно фракийское, а не иранское", и иногда невозможно разделить скифские и фракийские глоссы, поскольку лингвистический материал обоих языков смежный, с качественно родственной источниковедческой базой и связанный хронологически(Там же, 1968, 115-117). Следует отметить, что впервые собрал и опубликовал эпиграфию Причерноморья русский ученый В. В. Латышев. Очевидно, его данные в какой-то мере использовали Петров и Абаев, а уже их списки были взяты для настоящих исследований.
Таким образом был составлен Скифский ономастикон, и была сделана попытка всем без исключения предоставленным в нем глоссам подыскать новые соответствия из индоевропейских, тюркских, финно-угорских и кавказских языков, которые бы могли подтвердить или опровергнуть наши предположения о языковой принадлежности скифов. Используемый реестр ономастикона находится в стадии постоянного обновления и проверки. Некоторые имена относятся к более позднему, сарматскому периоду, но выделить их непросто. Многие этимологии пересматриваются в соответствии с новыми данными, в трудных случаях сомнительные имена проверяются на соответствие словам многих других языков. Поэтому количественная оценка в некоторой степени меняется, хотя выводы, сделанные после первоначального анализа остаются в силе. Из списка видно, что из более, чем 170-ти имен около восьми десятков может быть удовлетворительно объяснено только при помощи чувашской лексики и еще 30 могут иметь как чувашское, так и курдское (иногда афганское) толкование. При этом приблизительно 50 имен получают весьма приемлемый для антропонимии смысл при хорошем фонетическом соответствии. На основе курдского языка может быть объяснено около 30 имен, но только семь из них достаточно убедительны. Довольно много слов (около 40) могут иметь разное толкование на основе чувашского, иранских, балтийских и других языков. На основе разных иранских языков может быть объяснено еще более двадцати имен и половина из них имеют приемлемый смысл, из которых шесть могут иметь осетинские корни, четыре-пять – афганские, остальные объяснены на основании общеиранских слов. Первоначально сделанный вывод, что уверенно можно говорить лишь о двух составляющих скифской общности – булгарской и курдской, подтверждается. В его пользу говорят и данные археологии о подольской группе скифских памятников:
Эти памятники существенно отличаются от среднеднепровских и так же, как они, не составляют единства, а делятся на две части: днестровскую и южнобугскую, хотя и та и другая представлены одинаковыми городищами с однородной керамикой, близко сходной с керамикой закарпатской культуры фракийского гальштата. Днестровская, кроме того, известна еще и по погребениям в небольших курганах с каменными насыпями, тогда как побугских погребений, относящихся в раннему времени не найдено (Артамонов М.И., 1974, 93).
Некоторые характерные имена ономастикона, имеющие достаточно выраженное осетинское происхождение, могут относиться уже к более поздним временам. Несколько имен имеют отчетливое балтийское происхождение. Однако это не означает, что среди скифов могли находиться также балты. Очевидно, эти имена относятся к племенной верхушке балтов, представители которой могли иметь связи со скифами.
То, что большинство северопонтийского ономатологического материала имеет не иранское происхождение объясняет и тот факт, что некоторые фонетические его явления не могут быть объяснены исторической фонетикой иранских языков. Кроме того, при работе с ономастиконом бросилось в глаза, что некоторые имена имеют германское звучание. При внимательном рассмотрении оказалось, что они имеют прозрачное толкование на основе древнеанглийского языка. Эти имена были исключены из ономастикона Петрова и включены в особый список, который будет рассматриваться далее.
Пребывание древних булгар на территории Украины в скифское и послескифское время означает, что булгарские культурные традиции могли быть восприняты новоприбывшим населением, в частности украинцами. Сравнительный анализ народных культур может подтвердить эту гипотезу, и первая же попытка приносит успех. Среди всех народов Российской Федерации чуваши отличаются особой любовью к художественной вышивке, которая у них отмечена особым богатством и разнообразием.
Чуваши говорят о себе: „Мы оставили миру сто тысяч слов, сто тысяч песен и сто тысяч вышивок”. Приблизительно так же оценивают свои песни и вышивки украинцы. Искусство чувашской вышивки уходит вглубь веков. Известен факт, когда расшитое платье дочери хазарского кагана поразило своей роскошью весь византийский двор:
В стране (Хазарии – В.С.), судя по всему, процветали ремесла и искусства, в том числе искусство шитья. Когда будущий император Константин V женился на дочери хазарского хана, она привезла с собой в качестве приданого роскошное платье, так поразившее византийский двор, что там оно превратилось в мужской церемониальный наряд(Кестлер Артур, 2006, 48)
Есть и более ранние свидетельства о распространении художественного шитья в Северном Причерноморье. В одном из погребений знатной сарматки в Соколовой Могиле с. Коваливка Николаевской области были найдены остатки золотого шитья по шелку. Вышивка датируется 1-м веком н.э. и «демонстрирует высокопрофессиональное искусство, совершенные художественно-образные и технические средства выражения» (Кара-Васильєва, 2008, 15).
Сравнение чувашского и украинского орнаментов, предпочтительных элементов вышивки показало, что общими и наиболее распространенными элементами у них являются изображения Солнца и Священного дерева жизни, как эмоциональных образов природы, символов урожая, плодовитости. Насколько популярным у чувашей является символ дерева жизни подтверждает тот факт, что оно стало главным элементом государственного герба и флага. При случае заметим также, что вышивка в народном искусстве осетин занимает далеко не важное место, уступая резьбе по камню, дереву, чеканке и среди ее элементов преобладают совершенно другие символы, характерные более для скотоводческих народов.
Более детально чувашско-украинские культурные связи рассматриваются в разделе "Культурный субстрат".
